Делириум - Страница 103

К оглавлению

103

Рейчел смотрит на меня с открытым ртом, потом вдруг встает и стряхивает с брюк несуществующие крошки.

— Послушай, Лина… У тебя травма головы.

Ну вот, снова эта интонация, как будто я сама с собой это сделала.

— Ты устала, ты запуталась.

Я даже не пытаюсь возражать. Это бесполезно. Слишком поздно для Рейчел, она обречена жить как во сне.

— Постарайся поспать, — говорит Рейчел. — Я принесу тебе воды.

Она берет стакан с тумбочки и идет к двери. По пути Рейчел выключает свет в комнате. Она останавливается в дверях, свет падает из коридора и превращает ее в черный расплывчатый силуэт.

— Знаешь, Лина, — Рейчел, помедлив, поворачивается ко мне лицом, — все изменится к лучшему. Я понимаю, сейчас ты злишься, ты думаешь, что мы ничего не понимаем. Но я понимаю. — Рейчел умолкает и смотрит на пустой стакан. — Я была как ты. Я помню эти чувства — злость, страсть. Тебе кажется, что ты не сможешь жить без этого, что ты скорее умрешь. — Рейчел вздыхает. — Поверь мне, Лина, это все симптомы болезни. Ты исцелишься. Пройдет несколько дней, и все это для тебя будет не больше чем сон. Теперь для меня это все сон.

— И ты стала счастливее? Ты рада, что сделала это? — спрашиваю я.

Наверное, Рейчел воспринимает мой вопрос как знак того, что я прислушалась к ее доводам. Так или иначе, она улыбается и говорит:

— Да, очень.

— Ну, тогда ты не такая, как я, — шепотом говорю я. — Ты совсем не такая.

Рейчел собирается что-то ответить, она уже открывает рот, но в этот момент в комнату входит тетя Кэрол. Лицо у нее в красных пятнах, волосы взлохмачены, но, когда она начинает говорить, голос ее звучит ровно.

— Все хорошо, — говорит она, обращаясь к Рейчел. — Мы обо всем договорились.

— Слава богу, — отвечает Рейчел, а потом мрачно добавляет: — Но по доброй воле она не пойдет.

— А кто от них этого ждет? — сухо замечает тетя и снова исчезает.

Интонация тети испугала меня, я пытаюсь приподняться на локте, но руки словно в желе превратились.

— О чем они там договорились? — спрашиваю я.

Просто удивительно, но мне удается изобразить безразличие.

Рейчел секунду молча смотрит на меня, а потом отвечает просто и прямо:

— Я тебе говорила, мы хотим, чтобы ты была в безопасности.

— О чем вы договорились?

Меня охватывает паника, и одновременно все тело как будто наливается свинцом. Даже странно, что я могу держать глаза открытыми.

— Твоя процедура.

Это говорит тетя, она опять вошла в комнату.

— Мы смогли договориться, чтобы ее перенесли. Тебя исцелят в воскресенье. Утром. А потом, мы на это надеемся, у тебя все будет хорошо.

— Ни за что!

Мне не хватает воздуха. До воскресенья осталось меньше сорока восьми часов. Я не успею предупредить Алекса. Мы не успеем спланировать побег.

— Вы меня не заставите! — Я не узнаю собственный голос, это не голос, а какой-то стон.

— Придет время, и ты все поймешь, — говорит тетя. Она и Рейчел приближаются ко мне, и тут я вижу, что у них в руках капроновая веревка.

— Придет время, и ты скажешь нам спасибо, — продолжает тетя.

Я пытаюсь сопротивляться, но тело меня не слушается, перед глазами все плывет, сознание затуманивается.

«Она обманула, это не адвил», — думаю я, а потом ощущаю, как что-то тонкое и острое впивается в мое запястье. Больше я ничего не чувствую.

26


Это тайна всех тайн, всех бутонов бутон,
Корень дерева жизни и небо небес,
Сердцевина всех почек, надежда надежд,
Самой дерзостной мысли стремительный бег,
Что всегда ты со мной, ты во всем и везде, дорогая.
Это чудо, что звездам упасть не дает,
То, что в сердце моем твое сердце живет.

Из запрещенного стихотворения Каммингса.
Входит в «Полное собрание запрещенных и опасных идей и высказываний», www.ccdwi.gov.org

К реальности меня возвращает чей-то голос. Меня зовут по имени. Я вижу белокурые волосы, они похожи на нимб. Наверное, я умерла, и ученые ошибаются — небеса существуют не только для исцеленных.

А потом черты лица склонившегося надо мной человека приобретают четкость, и я вижу, что это Хана.

— Ты очнулась? — спрашивает она. — Ты меня слышишь?

В ответ я могу только простонать. Хана выпрямляется и с облегчением выдыхает.

— Слава богу, — Хана говорит шепотом, вид у нее испуганный. — Ты лежала так тихо, я даже подумала, что ты… что они… — У Ханы срывается голос. — Как ты себя чувствуешь?

— Дерьмово, — каркающим голосом говорю я.

Хана морщится и смотрит через плечо. За дверью мелькает чья-то тень. Ну конечно — за Ханой приглядывают. Либо за мной установлено круглосуточное наблюдение. Видимо, и то и другое.

Ну хоть голова уже не так болит, правда, теперь боль переместилась в плечи. Я все еще плохо соображаю, поэтому сначала пытаюсь лечь поудобнее и только потом вспоминаю тетю, Рейчел, капроновую веревку и сознаю, что руки у меня привязаны к спинке кровати над головой. Я как будто возношу молитву Всевышнему. Возвращается злость, а за ней волна паники — тетя сказала, что процедуру перенесли на утро воскресенья.

Я поворачиваю голову. Сквозь тонкие пластиковые жалюзи пробивается солнечный свет, в его лучах летают пылинки.

— Который час? — Я пытаюсь сесть, но веревка впивается в запястья, и я вскрикиваю от боли.

— Успокойся. — Хана прижимает меня к подушке и не дает вывернуться. — Сегодня суббота. Три часа дня.

— Ты не понимаешь, — слова скребут по горлу, как колючая проволока, — завтра они заберут меня в лаборатории. Они перенесли процедуру…

103