Делириум - Страница 5

— Мама заставила взять с собой. Сказала, чтобы я читала в ожидании эвалуации. Что это произведет благоприятное впечатление.

Хана подносит пальцы к горлу и изображает, будто ее рвет.

— Хана! — зло шипит тетя.

Тревога в ее голосе заставляет меня вздрогнуть. Кэрол практически никогда не теряет самообладания, даже на одну минутку. Она быстро оглядывается по сторонам, как будто опасается, что на залитых утренним солнцем улицах притаились эвалуаторы и регуляторы.

— Не волнуйтесь. За нами не шпионят, — говорит Хана.

Она поворачивается к тете спиной и одними губами говорит мне «пока», а потом улыбается.

Двойная очередь из мальчиков и девочек растет и выползает на улицу. Стеклянные двери лабораторий с шипением открываются, появляются медсестры, в руках у них планшеты с зажимами для бумаги. Медсестры начинают препровождать собравшихся в комнаты ожидания. Тетя легко и быстро, словно птичка лапкой, касается моего локтя.

— Тебе лучше занять место в очереди.

Голос тети снова звучит нормально. Хотела бы я, чтобы ее спокойствие передалось и мне.

— И, Лина…

— Что?

Чувствую я себя не очень хорошо. Лаборатории, кажется, где-то далеко, и они такие ослепительно яркие, что я с трудом могу на них смотреть, а тротуар перед нами мерцает от жары. В голове у меня все время вертится фраза: «самый важный день в твоей жизни». Солнце светит как огромный прожектор.

— Удачи. — На долю секунду у тети на лице появляется улыбка.

— Спасибо.

Я была бы не против, если бы она сказала что-нибудь еще. Например, «уверена, что ты будешь на высоте» или «постарайся не волноваться». Но тетя просто стоит и смотрит на меня, лицо ее спокойно и непроницаемо, как всегда.

— Не беспокойтесь, миссис Тиддл, — говорит Хана и подмигивает мне. — Я прослежу, чтобы она не облажалась по полной программе. Обещаю.

И я сразу перестаю нервничать. Хана вообще не напрягается, она такая беззаботная и настоящая.

Мы вдвоем идем к лабораториям. Хана ростом почти пять, футов и девять дюймов. Когда мы гуляем, мне, чтобы не отстать, приходится идти вприпрыжку, и в итоге я всегда чувствую себя как прыгающий на воде поплавок. Но сегодня мне это безразлично. Я рада, что Хана со мной. Одна бы я точно не выдержала.

— Господи, — говорит Хана, когда мы подходим к очереди. — Твоя тетя так серьезно ко всему этому относится?

— Но это действительно важно.

Мы становимся в очередь. Кое-кого я узнаю — некоторых девушек я вроде бы видела в школе; видела, как некоторые из ребят играли в футбол за школой для мальчиков «Спенсер преп». Один парень замечает, что я их рассматриваю. Он вопросительно поднимает брови, и я поскорее опускаю глаза, у меня мгновенно вспыхивает лицо и сводит желудок.

«У тебя будет пара, меньше чем через три месяца», — говорю я себе.

Но эти слова не несут никакого смысла, так же как в детстве, когда мы играли в сочинялки из заданного набора слов и в результате всегда получалась какая-то белиберда вроде: «Мне нужен банан для быстроходного катера» или «Дай мой мокрый башмак своему сердитому кексу».

— Ага, я знаю. Поверь, я читала руководство «Ббс» не меньше других, — Хана сдвигает солнечные очки на лоб, делает невинные глаза и говорит приторно-сладким голосом: — «День эвалуации — волнующий ритуал, который подготовит вас к будущему счастью, стабильности и браку».

Хана опускает очки обратно на нос и кривится.

— Ты в это не веришь? — спрашиваю я, понизив голос до шепота.

В последнее время Хана ведет себя странно. Она не такая, как другие, — открытая, независимая, бесстрашная. Это одна из причин, почему я хотела стать ее подругой. Я всегда была стеснительной и всегда боялась, что сделаю или скажу что-то не так. Хана совсем не такая.

Но в последнее время все это как-то усилилось. Во-первых, Хана стала наплевательски относиться к учебе. Несколько раз из-за того, что она перечила учителям, ее вызывали к директору. А еще иногда она вдруг ни с того ни с сего прекращает разговор, просто замолкает, как будто натыкается на невидимый барьер. И я часто замечаю, как она смотрит на океан, словно замышляет уплыть отсюда.

А сейчас я смотрю на нее, в ее чистые серые глаза, на ее тонкие, напряженно сжатые губы, и мне становится страшно. Я представляю, как моя мама взмахнула руками за секунду до того, как камнем упасть в океан; представляю лицо той девушки, которая бросилась с крыши лаборатории. Я гоню прочь мысли о болезни. Хана не больна. Этого не может быть. Я бы знала.

— Если они действительно хотят, чтобы мы были счастливы, они должны позволить нам самим выбирать, — ворчит Хана.

— Хана, — резко говорю я, — возьми свои слова обратно.

Критика системы — самый серьезный проступок.

Хана поднимает руки, будто сдается.

— Хорошо, хорошо. Беру свои слова обратно.

— Тебе известно — самостоятельный выбор не приносит счастья. Что было раньше? Хаос, насилие, война. Люди были несчастны.

— Я же сказала — беру свои слова обратно.

Хана улыбается, но я все еще злюсь и поэтому отворачиваюсь.

— И потом, — продолжаю я, — они дают нам выбор.

Обычно эвалуаторы предоставляют список из четырех или пяти одобренных кандидатов, и ты можешь выбрать одного из них. И все счастливы. С тех пор как разработали процедуру и браки стали устраивать эвалуаторы, в Мэне было зарегистрировано не больше дюжины разводов, а во всех Штатах меньше тысячи. И почти во всех этих случаях либо супруг, либо супруга подозревались в том, что они сочувствующие, то есть развод был необходим и одобрялся государством.